Аналитика как эмоциональный наркотик

Нина Ищенко

Часто в сети встречается следующее: пост начинается словами «Я не военный специалист/экономист/дипломат, но…» и дальше простыня текста.

Уже вступление показывает, что никакой важной информации там нет и не будет. Зачем же люди читают такой текст? Не ради информации, а ради эмоций. Вступление показывает, с каким героем может себя отождествить читатель – читатель ведь тоже не военный/экономист/дипломат, значит, дальше будут мысли понятные, идеи доступные, рассуждения привычные. Когда мысли человека озвучивает кто-то еще, это успокаивает, создается ощущение коллектива единомышленников, продуцируется эмоция защищенности, что так важно в эпоху нестабильности и перемен.

Еще один момент. Как писал один писатель (надеюсь, мои читатели вспомнят его имя, буду благодарна), люди считают свои мысли настолько уникальными, что угадывание их почитают результатом небывалой проницательности. То есть автор гарантированно получает хвалебные комментарии за свой острый ум и глубокий анализ, что тоже приятно, но уже автору.

Так это взаимное эмоциональное поглаживание символически решает стоящие перед страной проблемы и искренне радует обе стороны. Недостаток ситуации в том, что символическое решение не является реальным. Читать аналитика, поставить лайк, поделиться новостью – действия одного порядка: они дают иллюзию, что человек поучаствовал в решении проблемы. Но проблема остается и завтра, и через год. И завтра, и через год авторы, не являющиеся военными специалистами, снова пишут свои посты, и процесс не кончается. Тот факт, что проблема не решилась ни за день, ни за год в конце концов вызывает фрустрацию, недовольство и обманутые ожидания, делающие жизнь еще тяжелее.

Нужно зрить в корень и начать с того, что таким образом проблема и не может решиться. Читая большинство аналитиков, вы не выполняете гражданский долг, не узнаете важные новости, не оказываетесь лучше подготовлены к возможным опасностям. Нет, вы просто получаете эмоциональную подпитку. В христианском обществе такую подпитку, но без вредных последствий, дает молитва. Без вредных последствий, потому что там есть слова «в руки Твои предаю дух мой», то есть человек не ждет решения проблемы от своих действий, а готовится спокойно принять то, что ему будет дано.

В секулярном же обществе можно послушать Вивальди.

Читать далее

Один берётся, другой оставляется

Нина Ищенко

Светлана Пикта пишет о вопросе, которым так или иначе задавался каждый, кто оказался в Донбассе с 2014-го года:

«С самого начала майдана (раньше не было повода), я пыталась разгадать, увидеть ясно те критерии, по которым человек оказывается одесную или ошую в нашей гражданской войне. Как в Евангелии – «один берется, а другой оставляется», хотя вроде бы до этого были в одном месте: на поле, мелющими на жерновах или даже спящими в одной постели.

Это было и есть самое страшное, пожалуй, в моей жизни, потому что самое непостижимое.

Ничего, никакие признаки прямо не могли указать на то, где человек окажется: ни образование, ни мировоззрение, ни политическая ориентация, ни даже вера….

Я очень, очень хочу разгадать: почему так.

Не только затем, чтобы уже окончательно прибиться к той группе, которая максимально эффективно возьмёт мои таланты в обороты. Но и просто – чтобы с ума не сойти.

Видимо, назревающий ответ про избранность меня совсем не устраивает».

https://t.me/pikta1/7948

Ответ на самом деле не про избранность, настоящий ответ – свобода. Это и есть дарованная нам свобода, когда наш выбор не предопределен никакими факторами, ни образованием, ни церковью, ни политической ориентацией.

Напрасно искать группу, принадлежность к которой сохранит от греха: даже в церкви есть грешники и даже святой может выбрать в пользу зла. Разгадки не будет. Оставляется тот, кто в результате своего свободного выбора поверил в собственную избранность, и это единственная разгадка, с которой нужно жить дальше.

Следи за собой, будь осторожен. Больше ничего сделать нельзя.

Читать далее

«Петровы в гриппе»: новогодняя сказка мертвого мира

Ольга Бодрухина

Рано или поздно вам придётся посмотреть этот фильм. Потому что это вроде как новогодняя сказка нашего времени, того самого темного часа перед рассветом. Несомненно, в перечни новогодних лент для семейного просмотра попадают и практически диснеевский лубок на экспорт, вроде «Серебрянных коньков», от которых остается вкус тульского пряника, запах освежителя-елочки и прочих сувениров, далеких от сказочности. Потому что «сказка – ложь, да в ней намек».Нам как-то ближе родная, вызревшая хтонь, мы ей как-то верим. По факту, если «Страной ОЗ» этот жанр новогодней хтони удачно стартанул, то в «Петровых в гриппе» К. Серебренникова произошел его сказочный апгрейд в еще более нижний мир, отчасти нечеловеческий, в котором застолье в катафалке – лишь прелюдия.

Сразу скажу, что книгу Алексея Сальникова, лежащую в основе сюжета, не читала, поэтому, в основном, озвученное здесь – не более чем догадки и предположения. Также воздержусь от пересказывания содержания, упоминания актеров – заслуженных и не очень, интересных историй на съемках и прочей фактографии.

Можно сказать, что действующее лицо «Петровых» – рядовая семья (муж, жена и сын). Да, именно рядовая: такие отделяются друг от друга бетонными перегородками в человейниках, сами же члены семьи живут в разных вселенных наедине со своей болью. Они тянут свою рутину до сих пор, как лошадки, потому что имеют некую тайную жизнь.

…Или же, действующее лицо, как мы любим – вовсе не человек. А некий вирус, условно названный гриппом. Грипп, в принципе, скорее обобщенное и символическое название для любой болезни, которая поражает душу. Не просто индивидуума, а всего общества. В рамках семьи у жены этот грипп – скрытая обида и пассивная агрессия на всех представителей мужского пола (обычное и вполне обоснованное состояние каждой второй соотечественницы), которая на плане идей проявлена тем фактом, что Петрова свежует мужичков, аки свиней, и пьет их кровь с черными белками вместо глаз. У ее мужа этот грипп проявляется как какая-то некротическая гомофобная бесконечная алкоинтоксикация с элементами инопланетных и рептилоидных вторжений. У их сына, который, по факту, никому не сдался в их глюках, это – игровая лихорадка. Каждый из них эпизодично присутствует в реальности, но, в большей степени – в своих туманных горячечных игровых, и, нередко, кровавых мирах. (далее…)

Читать далее

Христианство и материализм: понимание Честертона

Александр Кондратьев

Гилберт К. Честертон завершил свой рассказ «Собака-оракул» словами Отца Брауна в защиту действительности здравого смысла: вещи просто таковы, каковы они есть, они не являются носителями тайных, мистических смыслов:

«Все это часть того явления, которое я все чаще наблюдаю в современном мире. Это явление затопляет весь ваш былой рационализм и скептицизм; оно надвигается, как море. И имя ему — суеверие. — Он резко встал и, озабоченно хмурясь, продолжил свою речь, словно он был один в комнате. — Вы перестаете видеть вещи такими, какие они есть. Обсуждая то или иное событие, вы говорите: «тут что-то нечисто», и все становится смутным, растяжимым, бесконечным, как перспектива аллеи в ночном кошмаре. Собака — предзнаменование, и кошка — тайна, и поросенок — маскотта, и майский жук — скарабей. Вы воскрешаете весь зверинец египетского и древнеиндусского многобожия: собаку Анубиса, и зеленоглазую Пашт, и священных быков Башана. Вы убегаете к богам-животным доисторических времен, вы ищете защиты у слонов, змей и крокодилов! И это все потому, что вы боитесь простых слов: Он стал Человеком».

Таким образом, именно христианство Честертона позволило ему выдвигать прозаические объяснения всех слишком поспешных обращений к сверхъестественной магии и работать в детективном жанре: если украли драгоценность из закрытой емкости, ключом к решению задачи является не телекинез, но использование сильного магнита или какого-либо иного типа ловкости; если человек неожиданно исчезает, должен быть тайный тоннель и так далее. Именно поэтому естественно-научные объяснения более волшебны, чем обращение к вмешательству сверхъестественного: куда как более «магическим» является детективное объяснение хитрого обмана, с помощью которого преступник совершил убийство в закрытом помещении, чем утверждение, что у него есть сверхъестественная способность передвигаться сквозь стены.

Честертона на практике осмыслил различие между христианством и язычеством в пользу Христа. В этом аспекте христианство преодолевает языческое мировоззрение и переходит к более реалистичному видению мира. Известно, что в любом языческом проявлении каждый аспект мира соответствует какому-то божеству или духу. В христианстве же дождь это просто дождь, роза просто цветок и за ними не скрыто никаких мистических оснований. Интересным аспектом является и тот факт, что иудеи не верили в астрологию и полагались на более рациональное видение мира. Таким образом, именно христианство позволило перейти к неметафизиескому видению и оставить языческие суеверия, чтобы сформировать новый тип мировоззрения.

Читать далее

Люди в рабстве у расы сверхсуществ: критика политеизма у Дэвида Юма

Нина Ищенко

Работа шотландского философа Дэвида Юма «Естественная история религии» была опубликована в 1757 году, произвела на философскую общественность того времени сильное впечатление и не потеряла своей значимости и в наши дни. В наши дни, когда политеизм возвращается и считается многими современниками более логичным, правильным и естественным, критика естественной религии оказывается сверхактуальной.

В своей книге Юм подробно реконструирует логические основания политеизма, и до сих пор в этом отношении ничего лучшего не написано. Юм называет религией веру в Бога-Вседержителя, творца неба и земли, всего видимого и невидимого. При таком подходе политеизм не религия, потому что множество богов не могут занять место Вседержителя и никогда не мыслились как занимающие это место.

Мир един, и сила, которой он держится, должна быть также единой. Множество же богов постоянно вступают в конфликты между собой. Так, Зевс посылает дождь на посевы, которые Гелиос сжигает солнечным жаром – действия, цели и решения богов противоположны. Если вспомнить Троянскую войну, когда ахейцы сражались с троянцами, то одни боги были за греков, другие за Трою, они сражались между собой и даже с людьми: Патрокл, друг Ахилла, сражался с Аполлоном, а Диомед, сын Тидея, ранил копьем Афродиту. Этот кипящий котел конфликтов, ссор, споров и интриг никак не может держать на себе мироздание, оно держится какой-то другой силой и мудростью, более универсальной, чем олимпийские боги. Олимпийцы ничего не могут поделать против судьбы, рок тяготеет и над ними. Они не выше законов мироздания, а подчиняются этим законам. Те же соображения верны для любого политеистического пантеона. (далее…)

Читать далее

Кант в русской религиозной философии

Нина Ищенко

В статье «София и черт» из сборника «Поворотные времена» А. Ахутин анализирует место Канта в русской религиозной философии XIX–ХХ вв. и задается вопросом, почему немецкий гений был так демонизирован в России.

Черт, с которым беседует Иван Карамазов, это Кант. Здесь Ахутин ссылается на небольшую книжку Я. Э. Голосовкера «Достоевский и Кант»: «Документально удостоверив, что Достоевский, работая над романом, изучал «Критику чистого разума», Голосовкер выясняет связь кантовских антиномий с роковыми pro и contra романа» (Ахутин, с. 451); «Вот почему Кант как автор «критики чистого разума», чье имя ни разу не упомянуто в романе, оказался чертом, скоморохом-философом, который не знает – есть ли Бог, хотя Бога слышит в голосе своей совести» (Голосовкер, с. 87); Там, в «Критике», в мире «четырехглавых горгон-антиномий» укрылся единственный виновник убийства Федора Павловича – черт (Голосовкер, с. 91). (далее…)

Читать далее

Имперский мотив в католическом искусстве

Нина Ищенко

Искусствовед Анна Пожидаева в своем курсе об иконографии Нового Завета рассказывает интересную историю о римских солдатах. Несколько веков христианского искусства воины, которые охраняли пещеру с телом Христа, нередко изображались спящими. После Тридентского собора это было запрещено.

Тридентский собор (1543 – 1564) – это результат Контрреформации, серьезная реформа церкви, когда вся критика протестантов, которая могла быть учтена без разрушения всего церковного здания, была учтена. Как известно, протестанты активно критиковали изображения в церкви, уничтожали иконы и картины, разрушали статуи, мотивируя это борьбой с идолопоклонством, как это требуется Ветхим Заветом. Как несимметричный, но ответ на действия протестантов на Тридентском соборе были разработаны точные предписания о том, как изображать персонажей Священного Писания, чтобы не подавать повода к соблазнам.

«Тридент предписывает не изображать стражников спящими. Они должны быть либо в ужасе, но явно в сознании, либо очевидно потерявшими сознание. И причина этого такова: никто не должен предполагать, что солдат римской армии способен спать на посту, это как-то унижает достоинство римской гвардии. И действительно, мы увидим, что и в антверпенском образе Рубенса, и существенно позже, вплоть до гравированной Библии Юлиуса фон Шнорра, это правило будет соблюдаться: никто больше уже не будет спать, все будут только ужасаться и разбегаться в стороны».

https://magisteria.ru/new-testament-iconography/resurrection

Курс: «Иконография Нового Завета»

Лекция: «Воскресение»

Пьеро делла Франческа, XV век – солдаты спят.

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

Питер Пауль Рубенс, XVII век – солдаты в ужасе разбегаются.

Читать далее

Супрематические палиндромы Малевича

В текущем 2020 году в России проводилось много акций и конкурсов, посвященных Казимиру Малевичу. Основатель супрематизма последние несколько десятилетий пользуется заслуженным вниманием, а на Украине уже несколько лет реализуется стратегия символического присвоения Малевича — на украинском и международном уровне Малевич активно продвигается как украинский художник, не имеющий отношения к русской культуре. Этой теме Елена Заславская посвящала материал в «Казачьем вестнике». А эссе Нины Ищенко о семиотических принципах восприятия супрематических картин опубликовано в журнале российской словесности «Соты»
http://litsota.ru/suprematicheskie-palindromy-malevicha/

Читать далее

Связь времен

Нина Ищенко
 
Борис Васильев, «В списках не значился». Книга о защитнике Брестской крепости, которого немцы смогли взять только в апреле 1942 года. Я видела экранизацию с Серебряковым, фильм 1995 года «Я – русский солдат», по тем мерзким временам вполне приличная экранизация. Книге, безусловно, производит огромное впечатление.

(далее…)

Читать далее

Средневековый мир воображаемого

Нина Ищенко

Так называется книга известного французского медиевиста Жака Ле Гоффа (1924 – 2014), яркого представителя Новой исторической науки, продолжателя дела Марка Бока и Люсьена Февра, составителя книжной серии «Становление Европы».

Я училась еще в советское время и усвоила учение о пятичленной формации, о господстве экономических отношений, об унылом  феодализме, который бессмысленно сменяет разрушенную античность, где не осталось уже ничего интересного, и длится несколько веков, пока в эпоху Возрождения не начинается что-то увлекательное, яркое и запоминающееся вроде Великих географических открытий. Придуманный еще Петраркой образ темных веков был полностью усвоен советской исторической наукой, многократно усилен советской образовательной системой, и в этом плане мы гармонично вписывались в западную культуру, где Средневековье было темной дырой вплоть до середины ХХ-го века.

Для меня и для людей, получивших такое же образование, Ле Гофф навсегда запомнился как один из тех, кто закрутил колесо назад. Он писал книги, в которых Средневековье было ярким, интересным, живым и самодостаточным, а не провалом, заполняющим две античности – греческую и возрожденческую. Названия его книг говорят сами за себя: «Средневековье и деньги: очерк исторической антропологии», «Герои и чудеса средних веков», «Рождение чистилища», «Другое средневековье», «Цивилизация средневекового Запада», «Интеллектуалы в Средние века».

В его книгах много интересных идей, и что самое главное – всегда приводятся конкретные примеры. Это не отвлеченное теоретизирование, а живая история, в том числе история ментальности, то есть общественного сознания, а также общественного бессознательного, тез мыслительных привычек, которые сохраняются веками и определяются духовных облик культуры.

Все эти достоинства есть и у книги «Средневековый мир воображаемого». Книга составлена из нескольких разделов, которые в свою очередь состоят из статей, написанных по случаю, для разных сборников и мероприятий. Объединяются они несколькими большими темами: чудо и чудесное, пространство и время, тело и телесное, сны.

Нашим Ле Гоффом был Арон Гуревич. Для меня эта пара всегда представлялась ярчайшей иллюстрацией рассказа Борхеса «Богословы»: два человека, которые являются разными версиями одной и той же личности, переписываются, встречаются и горячо полемизируют. Одно из чудес прошлого, которое закончилось совсем недавно.

Читать далее