Константин Крылов: взгляд из Луганска

Нина Ищенко

Смерть человека часто становится поводом подвести какие-то итоги, уточнить важные моменты, осмыслить взаимоотношения с учетом того, что творческий путь собеседника завершен, дополнений не будет, все части нужно поставить на свои места. Смерть философа, публициста, писателя, Константина Крылова 12 мая 2020 года побудила меня сформулировать отношение к его творчеству и идеям, которые играли немалую роль в русской интеллектуальной жизни в последние два десятилетия.

С Константином Крыловым я не была знакома лично и даже виртуально, но во всяком случае знала, что Михаил Харитонов и Юдик Шерман – это не отдельные люди, а его аватары. Несколько лет, еще в нулевых, я была подписана на блог Крылова «Всеобщий синопсис», до начала войны с Украиной отписалась от него, потому что, по моим впечатлениям, автор стал повторяться, тиражируя одни и те же ошибки и эмоции, которые меня уже не интересовали.

В этот период из общих соображений я почти перестала вступать в дискуссии на чужой территории: корректировать чужое мировоззрение – занятие сложное, трудоемкое, и определенно не стоит за это браться, если не знаешь человека так хорошо, что готов посвятить ему своё личное время и нервы, ну а скорректировать моё собственное мировоззрение в дискуссии в чужом блоге уже стало совершенно невозможным, ресурс когда-то был, но к тому времени исчерпался. Поэтому в тот период я перестала читать многие блоги, включая «Всеобщий синопсис». Ссылки на тексты Крылова иногда попадались у меня в ленте, и если моим друзьям это было интересно, мы обсуждали какие-то его идеи, но в целом я переключилась на другие вопросы и тему русского национализма, которым занимался Крылов, для себя закрыла.

Тем не менее, Константин Крылов остался в моем культурном пространстве. Два его текста постоянно в оперативной памяти, я очень рада, что прочитала их в то время, и они теперь со мной навсегда. Это «Идея и вещь у Платона» и «Эти десять» – статьи о Платоне и Аристотеле (эти десять – десять категорий). (далее…)

Читать далее

Равенство как проявление бесконечного превосходства

Армен Асриян

«Для карьеры брак — вещь необходимая: все понимают, что ты не пидор…» 
Мартин Скорсезе, «Отступники», 2006.
Как стремительно изменился мир.

Мы, наблюдая со стороны, не замечали принципиальных изменений просто потому, что новости с той стороны примерно четверть века назад начали казаться новостями не с враждебной территории, а просто из сумасшедшего дома. И в каждый момент казалось, что градус безумия достиг предельных значений, дальше уже быть не может. И только следующая новость доказывала, что дело всего лишь в ограниченности воображения здоровых людей — может, и еще как! Но ощущение, что там настали последние времена, не покидало нас все эти четверть века, и когда произошел принципиальный переход, наша реакция не изменилась.

Между тем иллюстрация ведь ужасающая в своей наглядности — понадобилось меньше двенадцати лет, чтобы окончательно загнать нормальных людей под шконку. Только-только вырастили первое поколение, согласившихся с мыслью, что «пидоры такие же люди, как мы» — и немедленно превратили их в людей второго сорта. Терпения не хватило хотя бы растянуть процесс на пару десятилетий… 

Это нетерпение дефективных ущемить нормальных людей в правах как можно быстрее — очень важный симптом. Дело в том, что понятие «равенство» глубоко аристократично по самой своей природе, и подавляющему большинству людей недоступно в принципе. Нормальное общение обычных людей всегда многоуровнево, а в т.н. «демократическом обществе» на одном из подсознательных уровней оно состоит из бесконечной цепочки ранговых микроконфликтов (как бег состоит из серии микропадений), в которых и определяются границы их взаимодействия. Они практически никогда не расположены ровно посередине, всегда смещены в ту или другую сторону, т.е. люди всегда более или менее «неравны». Но границы эти динамичны, и при любых изменениях — социальных, финансовых. медицинских — немедленно пересматриваются. «Акела промахнулся». Примерно так же собаки время от времени испытывают хозяина на прочность — он все еще вожак, или уже можно побороться за лидерство? Просто собаки, в зависимости от породы, учиняют такие проверки от одного раза в год-полтора до трех-четырех в год. Люди же, которые по определению хуже собак, устраивают друг другу такие проверки от нескольких раз в час до одного раза в несколько дней — в зависимости от темперамента и глубины одолевающих неврозов.

(далее…)

Читать далее

Профессор Свасьян и Neue Deutsche Todeskunst

От редакции: в связи с нашумевшим клипом немецкой группы Rammstein Одуванчик предлагает своим читателям ознакомиться с заметкой блоггера Александра Желанного о немецком музыкальном искусстве и отражении немецкого самосознания в музыкальном творчестве. Заметка написана в рамках обсуждения философского труда Карена Свасьяна под названием «Европа. Два некролога«, который является ярким образцом современной философской прозы. Однако предлагаемая вашему вниманию заметка касается вопроса, периферийного для мэтра, но интересного для следящих за событиями современной культуры.

***

Александр Желанный

Данная заметка предназначена в основном для тех, кто знаком с «Немецким реквиемом» Карена Свасьяна.

Профессор Свасьян, который так сокрушается по поводу нынешнего отсутствия поэтов и мыслителей в стране мыслителей и поэтов, по-видимому, совсем не склонен искать наследников Гете в современной немецкой музыке. А зря. Смотрите, как трава немецкого сознания пробивается через асфальт поп-культуры.

Новое немецкое искусство смерти (NDT = Neue Deutsche Todeskunst) — это обозначение немецкоязычного музыкального направления начала 90-х годов в области Gothic и Dark Wave. Отличительным элементом движения являлась взаимосвязь таких тем, как смерть, тленность, вселенская боль (Weltschmerz), нигилизм, сюрреализм, экзистенциальная философия, критика религии, насилие, безумие и изолированность.
<…>
Наибольший успех NDT принесли такие песни как: «Gottes Tod» группы Das Ich (1990), «Verflucht» группы Relatives Menschsein (1991), «Der Ketzer» группы Lacrimosa (1991) и «Das Ende» группы Goethes Erben (1992). Многие музыканты собрались вместе под эгидой музыкального лейбла Danse Macabre.

Одни названия тут чего стоят.

Das Ich, по всей видимости — то самое фихтевское Я, один из «псевдонимов философствующего Субъекта, имя которого Смерть», по Свасьяну.

Gottes Tod (Смерть Бога) — явный салют Ницше.

Goethes Erben — ни больше ни меньше как «Наследие Гете».

Символом группы Lacrimosa является Арлекин. Паяц, играющий со Смертью. Реквием разбившемуся канатному плясуну. Danse Macabre.

Ну и собственно Deutsche Todeskunst — немецкое искусство смерти. По-видимому, смерти как мышления вещей, не иначе. (далее…)

Читать далее

Прогресс технический или социальный?

Ольга Валькова

Мы, если не все, то очень многие, искренне верили в то, что технический прогресс способен смягчить неравенство и улучшить социальное устройство общества.
И у нас, казалось, были все основания для такой веры. Автоматические стиральные машины распространились повсеместно, пришли практически во все дома и освободили женщин от самой тяжелой части их домашнего труда. Страшная пропасть между богатой дамой, отдававшей белье прачке, и бедной матерью семейства, целыми днями корячившейся над корытом, исчезла. И та, и другая забрасывают белье в бак и включают машинку: это и удобнее, и дешевле, и легче для обеих.
И таких примеров много. Лифты, мобильники, интернет, памперсы, антибиотики, витамины стирают различия в образе жизни. Автомобиль богатого бездельника дороже, эффектнее, мощнее автомобиля трудяги, но в городе — ограничение скорости, а машина есть машина — она-таки ездит. И удобства, такие, как кондиционер, раньше отличавшие классные тачки от неклассных, распространяются уже на все. При всей разнице в списке объектов собственности образ жизни выравнивается.
И нам кажется, что это чудо творит технический прогресс.
Так вот. Это иллюзия, от которой, боюсь, нас очень скоро избавят.
Достаточно поднять тарифы на электричество, воду, бензин и газ — и все вернется на круги своя. 
Бедные будут ходить пешком и грязными. Держащиеся «на плаву» — стирать в корытах, мыть посуду в раковине, как наши бабушки мыли в тазиках, и гордиться тем, что не идут пешком, а способны заплатить за проезд в общественном транспорте. Автоматические стиральные машины, упругий горячий душ, памперсы и книги из интернета останутся для тех, кто способен будет за это заплатить, — как раньше прачка, нянька и горничная были для них же.
Потому что все удобства нашей жизни были обусловлены социально. Технический прогресс был лишь ответом на социальный запрос. СССР своим существованием создал вызов, и на него надо было отвечать.
И как только мы о нем, об этом укладе, о самой его возможности забудем — тарифы поднимут. Оправдывая дороговизной и ограниченностью ресурсов. И мы поверим. Потому что ресурсы действительно ограничены, а создание новых способен вызвать к жизни опять-таки только социальный запрос.
А стиралка требует водички и электричества, которые нам будут не по карману. Постоит памятником техническому прогрессу — и уйдет на помойку.
Можете не сомневаться. Как только забудем.

Источник

Читать далее

Сюжеты книги Бытия в творчестве Томаса Манна

Нина Ищенко

Доклад, сделанный на заседании литературного клуба имени Франца Кафки в Академии Матусовского 30 января 2019 года. Мероприятие было посвящено книге Бытия как литературному произведению.

Основные сюжеты книги Бытия изложены в художественной увлекательной форме в книге немецкого прозаика Томаса Манна «Иосиф и его братья». Эта книга примечательна по нескольким причинам.

В первую очередь, это образец чистейшей интеллектуальной прозы. С первой страницы видно, что перед нами продукт культуры, которая дала миру Канта, Гегеля и Хайдеггера. Генрих Гессе только в «Игре в бисер» поднялся на тот уровень, который в своем романе блестяще демонстрирует Томас Манн. Вровень с «Иосифом…» кроме других произведений Томаса Манна я бы поставила только «Замок» Франца Кафки и «Человека без свойств» Роберта Музиля. Однако оба упомянутых произведения не были дописаны. Книга же Томаса Манна все-таки закончена автором, все сюжетные линии в ней сведены авторской волей в единое целое, и мы можем любоваться не отрывками, какими бы грандиозными они ни были, а целостной композицией, и оценить замысел и исполнение так, как это было задумано. Перед нами безусловный шедевр европейской интеллектуальной прозы. (далее…)

Читать далее

Бритва Оккама

Нина Ищенко
Бритву Оккама понимают как принцип простоты — из всех возможных объяснений нужно выбирать самое простое. Между тем это одна из интерпретаций. Более строгая формулировка, тоже известная: «Не нужно умножать сущности сверх необходимого». Это понимается как требование не увеличивать количество причин. Легко заметить, что о причинах в формулировке ничего не говорится, говорится о сущностях. Что же это за сущности?

Аристотель в «Метафизике» называет первыми сущностями отдельные конкретные вещи, то, что сейчас называют конкрет или индивидуалия, всякий предмет, о котором можно спросить «что это?» или «кто это?», указав на него. Это первые сущности, потому что они первыми встречаются человеку на пути познания и самой жизни, их существование не вызывает сомнений.

Вторые сущности у Аристотеля суть виды и роды, знаменитые универсалии. Универсалия это общее имя для нескольких предметов, как человек вообще или стол вообще. Платоники отождествляют универсалии с идеями. Причастность какой-то идее делает конкретный предмет носителем определенного свойства, субстанциального или акцидентального (сущностного или случайного), то есть причастность идее стола вообще делает стол столом.

Существуют ли общие имена (универсалии) и каким образом? Этот вопрос появился еще в античности, а в Средние века породил знаменитую проблему универсалий, которая не решена до сих пор. Как пишет Левин (лучшая книга по теме — https://vk.com/topic-46459580_33715062), все стороны исчерпали свои аргументы, никто никого не убедил, и спор заглох сам собой, не получив решения. Оккам жил в период, когда спор об универсалиях был в самом разгаре, и как раз Оккам представлял в нем одну из спорящих сторон, а именно номиналистов. (далее…)

Читать далее

Пушкин в Китае

Нина Ищенко

Пушкин в Китае
Материалы доклада академика Алексеева.
Алексеев, В. М. О последнем, 1943 года, переводе «Евгения Онегина» на китайский язык. Из набросков к докладу «Пушкин в Китае» / В. М. Алексеев // Восток — Запад. Исследования. Переводы. Публикации. Выпуск 2. — М.: Главная редакция восточной литературы издательства «Наука», 1985. — С. 252 — 271.

Доклад известного специалиста по китайской культуре, под редакцией или в переводе которого в советское время выходили чуть ли не все книги о Китае. Доклад сделан в 1943 году, что очень интересно в виду обстановки того времени. Идет война, в которой больше всех пострадали как раз Советский Союз и Китай. Вопросы культурных взаимосвязей между этими странами актуальны как никогда. Академик Алексеев в своем докладе рисует своеобразный портрет русской литературы глазами образованного китайца. Из доклада мы узнаем, что русскую литературу стали переводить в Китае в начале 20-го века, первые переводы Пушкина, его рассказов, выходили в 1919-1921 гг. Переводы «Евгения Онегина» стали делать позднее, и не с русского оригинала, а с английских переводов романа. Появление китайских русистов — дело далекого будущего. Великий северный сосед известен в Китае прежде всего и в первую очередь по произведениям Максима Горького, которые стали переводиться раньше и численно переводов намного больше. Как видим, поле для деятельности огромное, можно сказать, не паханое.

Два примера из доклада, которые показывают, как воспринимался «Евгений Онегин» при переводе не на китайский язык, а на китайскую культуру.

…«Он знал довольно по-латыни, чтоб эпиграфы разбирать». Переводчик задумался над словом «эпиграф», но в словаре под этим словом разумеется больше субстанция, чем форма, и в результате получилось, что Евгений «был начитан в изречениях мудрости (гэянь)», т. е. выходит, разбирал Сенеку и Аврелия. При такой системе образования Онегин не дал бы сюжета для
романа! — с. 257

…Однако самое трудное было характеризовать с первых строк дядю. Одиозное для китайца «Мой дядя самых честных правил» требовало поставить слово «честный» в кавычки, придать юмористический характер, что, по-видимому, было выше сил перевод­чика. Я сам как педагог, преподававший русский язык китайцам, позорно споткнулся на этом же слове «честный»: мой ученик отказывался понять, как можно вообще к честности относиться иронически: «Если в вашей стране относятся к этому иронически, то ваша поэзия нам не подходит». В переводе Люй Ина дядя стал «самый твердолобый, заскорузлый», как старая доска, не гну­щийся, — а все честные правила ушли вон. (У Элтона — замеча­тельно, с иронией: «His principles were always high».) — с. 257-258.

Читать далее

Князь-династия: Рюрик Ростиславич Овручский

Последнее эссе из цикла Татьяны Волоконской «Имя Рюрика», в котором рассматривается история домонгольской Руси сквозь призму антропонимики. 

Татьяна Волоконская

История – это вечный танец очень-очень рационального с очень-очень иррациональным; чудес и исполнения небесных пророчеств в ней не меньше, чем интриг и скучных династических браков. Потому, например, фантастическое прозрение Мстислава Безокого и брата его Ярополка, старших внуков Юрия Долгорукого, ослеплённых по требованию владимирцев Всеволодом Большое Гнездо, самым младшим сыном оного же Долгорукого, – прозрение, совершившееся после усердной молитвы в церкви Бориса и Глеба на Смоленщине, – могло с равной степенью вероятности быть как красочным финалом политического спектакля, так и подлинным чудом. Причём чудо – оно на то и чудо, чтобы происходить внезапно, когда его не ждут и уж тем более не делают послушным орудием своих интересов. Так что когда Ростислав «Изгой» Владимирович нарекает старшего сына Рюриком, призывая на свою голову славу, власть, благословение основателей династии и прочие плюшки, то получает он мучительную гибель от яда и унижение своих сыновей, включая смерть того самого первенца Рюрика бездетным. А вот когда спустя столетие тёзка его Ростислав Мстиславич Смоленский решает вернуть имя «Рюрик» в родовой антропонимикон, то выходит из этого невинного желания… Впрочем, о том, что из этого выходит, надо бы говорить по порядку.
(далее…)

Читать далее

Слово о полку Игорей: Олег «Гориславич» и миграция княжеских имён

Татьяна Волоконская

Пути передачи родовых имён из одной великокняжеской ветви Рюриковичей в другую, а также сопутствующая этой передаче трансформация смысловой нагрузки самого имени лучше всего прослеживаются на примере антропонима «Игорь». После своего первого носителя – то ли сына, то ли не сына легендарного Рюрика-основателя, а также персонального древлянского бабая – это имя, как мы помним, в течение нескольких поколений пылилось невостребованным в запасниках Кунсткамерыкняжеского антропонимикона, пока не было извлечено на свет Ярославом Мудрым для младшего отпрыска. Два значения, которые имел выбор этого имени, оказывались одно неудобней другого: во-первых, маркировались претензии «младшего» по родовому статусу Ярослава на полноценное обладание наследием династии, у истоков которой стоял Игорь Рюрикович, а во-вторых, обозначалось обновление семейных связей рода с варягами, из которых «ославянившийся» варяг Ярослав взял себе супругу – шведскую принцессу Ингигерд. Тем не менее расчёт Ярослава, видимо, оказался верным и полностью подтвердил справедливость данного ему прозвания: взятые в сумме, эти значения провоцировали куда меньший скандал, чем могло бы произвести каждое из них по отдельности, поскольку взаимно нивелировали друг друга. Противники варяжского влияния на киевского правителя имели все основания видеть в имени младшего княжича заявку на укрепление легитимности и самостоятельности юной династии, а блюстители родового старшинства – невинную отсылку к антропонимикону материнского клана, малозначимую для Рюриковичей в целом – ввиду низкого положения Игоря Ярославича на родовой лествице. Ну а за правильную «настройку оптики» в рядах той и другой партии отвечала сильная политическая воля самого Ярослава, только что продемонстрировавшего в братской междоусобице, что радикальных методов борьбы с несогласными он не чурается.
(далее…)

Читать далее

Борьба с изгоями: Ростиславичи-Галицкие

Татьяна Волоконская

Вообще говоря, в отношении Ярославичей к Изяславичам-Полоцким ощущается сильная трагикомическая струя: уж так им хочется выставить неугомонного Всеслава Чародея аспидовым отродьем и чёрной немочью, что местами это выходит совсем поперёк здравому смыслу. Казалось бы, нежная (и не менее трагикомическая) привязанность Всеслава к домашнему уделу должна бы несколько успокоить подозрения правящей ветви насчёт его притязаний на киевский стол – ан нет! Создаётся впечатление, что старательное раздувание пугала из полоцкого князя на страницах официальных летописаний нужно Ярославичам затем, чтобы снизить накал их собственных внутренних разборок, которые в противном случае выступили бы вперёд во всей их неприглядной мерзости.
(далее…)

Читать далее