Татьяна Волоконская
Вопрос о том, чьей заслугой является имянаречение сыновей Святослава, хотя и безусловно интересен, окончательному решению поддаётся вряд ли, ввиду крайне скудного количества источников информации. Наиболее логичной кандидатурой, впрочем, выступает бабушка княжичей Ольга, в основном и занимавшаяся их воспитанием. Самого Святослава, судя по всему, мало что заботило так, как хорошая драчка: до такой степени он, видимо, увлёкся в детстве метанием копья промеж конских ушей. Как бы то ни было, имядаритель выказал недюжинный политический ум и малую толику чисто женского коварства.
Старший сын и наследник Святослава получает имя «Ярополк» – снова декларативно славянское, составленное из двух легко распознаваемых славянских основ, что станет характерно для большинства княжеских имён домонгольских Рюриковичей. По такому же принципу было составлено имя самого Святослава – но интересно, что этой словообразовательной моделью сходство между именами отца и сына исчерпывается. Никакой привычной для германо-скандинавского мира варьируемости отцовского (а иногда и материнского) имени в сыновьем, при которой минимум одна из именных основ переходит в следующее поколение, хотя уже для потомков Владимира этот принцип будет активно использоваться. Возможно, именно очевидность происхождения этого антропонимического правила и отталкивает молодую династию, старательно обживающую для себя совсем другую языковую культуру.
Подобное расподобление имён двух великих киевских князей при их поверхностном сходстве, кстати говоря, ещё дальше уводит род от его скандинавских основателей. Если следовать гипотезе Членова (а можно и не следовать, учитывая её крайний экзотизм), которую приводят Литвина и Успенский, имя «Святослав» может интерпретироваться как контаминирующий перевод на славянский семантического содержания имён «Рюрик» и «Олег» – двух предшественников князя по властной вертикали. Имя же «Ярополк» в этом случае представляет собой следующий шаг по пути славянизации династии: от компромиссного сочетания скандинавского содержания со славянской оболочкой – к чисто славянскому имени.
Надо признать, что с исторической точки зрения такой разрыв в именах отца и сына оказывается верным выбором. Святослав, безоговорочно ориентированный на внешнюю, подчёркнуто завоевательную политику, с его грандиозными планами о переносе престола к чертям собачьим в Петербург Переяславец, должен был вызывать не самую горячую любовь у его киевских подданных, вынужденных в его отсутствие самостоятельно оборонять землю и вдовую княгиню Ольгу с княжатами от всяких печенегов. Характерно в этом смысле высказывание Соловьёва, видевшего в Святославе Игоревиче «воина и только воина, который с своею отборною дружиною покинул Русскую землю для подвигов отдаленных, славных для него и бесполезных для родной земли». Чем меньше местоблюститель киевского престола и будущий киевский князь Ярополк будет напоминать такого отца и предшественника, тем лучше для поддержания патриотизма. Вряд ли, конечно, имянаречение Ярополка стоит толковать как прямой укор центробежным наклонностям Святослава – впрочем, выказывал их последний с юных лет, так что подобная интерпретация могла и выдвинуться вперёд при рецепции уже данного княжичу имени.
Младший из законных сыновей Святослава наречён Олегом – и это как раз та ситуация, которая отрабатывалась (возможно, ретроспективно) с гипотетическим Глебом Игоревичем, однако осложнённая любопытными нюансами. Вновь скандинавское имя получает второй сын, что свидетельствует о престиже, но не доминировании норманнской культуры в родовой и властной практике Рюриковичей. И в то же время это имя работает на перспективу династии, поскольку из всех имеющихся в антропонимиконе скандинавских имён выбран самый безопасный и самый логичный вариант.
Младший сын Святослава не назван Рюриком – и этому имеются как минимум две причины. Во-первых, давать имя основателя рода второму сыну, а не первому – прямое оскорбление династической памяти, но старший из княжичей, как мы помним, «занят» выполнением совсем других, тактически более актуальных функций. Во-вторых, далёкий новгородский князь Рюрик почти ничего не значит для киевской земли – за исключением разве что того обстоятельства, что его легендарные сподвижники Аскольд и Дир вломились без спросу в чужой дом и изрядно исковеркали тихую, мирную жизнь аборигенов. В этом контексте Олег Вещий, бывший, по сути, таким же завоевателем киевской земли, как и Аскольд с Диром, выступает их противником и освободителем Киева от «неправедной» власти. В подобной ситуации обновлять память о Рюрике в княжеском антропонимиконе и тем напоминать киевлянам, что все варяги одним мёдом мазаны, несколько неразумно.
По тем же причинам оказывается неудобным и имя «Игорь», поскольку напрямую соотносится всё с тем же Рюриком, без спросу насылающим хозяев на чужое богатство. Олег вносит Игоря в Киев в качестве сына Рюрика и продолжателя Рюрикова рода, тогда как в собственной характеристике ограничивается осмотрительным «аз есмь роду княжа» – не уточняя, к какому именно роду он себя относит. Кроме того, наследство Игоря как правителя тоже оказывается не самым желательным, коль скоро своими поступками он навлёк на киевлян конфликт с древлянами, в котором его жене Ольге пришлось действовать вовсе не женскими – изуверскими, а местами так даже подлыми методами, песни о которых поют хотя и воодушевлёнными, однако отчётливо заикающимися голосами.
Имя «Олег» поэтому оказывается самым приемлемым вариантом по всем статьям. Во-первых, оно отсылает к первому киевскому князю и, в свою очередь, вписывает его в канву зарождающейся династии, создавая впечатление непрерывности и легитимности власти Рюриковичей над русской землёй. Во-вторых, отсылка ведётся не только к уже умершему Олегу Вещему, но и к вполне здравствующей Ольге – фактической правительнице при малолетнем, а потом уже и не очень малолетнем сыне Святославе, много и плодотворно поработавшей не только в плане столкновений с древлянами, но и на ниве внутренней политики. Кроме того, такая отсылка удовлетворяет как новым киевским, так и старым новгородским подданным, поскольку пресловутая Иоакимовская летопись (вряд ли, честно говоря, известная самим Рюриковичам, даже если безоговорочно признать её существование, зато вступающая в игру при всё той же ретроспективной рецепции) возводит Ольгу напрямую к роду Гостомысла – то есть к древним и легендарным правителям Русской земли. В имени «Олег», таким образом, сходятся норманнское (или околонорманнское) и исконно славянское наследие предков, делая его крайне выгодным способом незаметно потешить своё женское самолюбие выбором для младшего из новых князей.
Но самое интересное решение, как выясняется, приберегалось для Владимира. Что мы знаем о нём? Что был он внебрачным, а в каком-то смысле даже преступно рождённым сыном Святослава от милостницы Малуши. Ущемляло ли это обстоятельство его родовые права? И да, и нет. С одной стороны, незаконнорождённый статус не помешал ему стать наследником своего отца, получить от него собственный удел (между прочим, Новгород, что позволяет многим исследователям предполагать, что Владимир был старше как минимум Олега). С другой стороны, у полоцкой княжны Рогнеды, с которой Владимир пожелал вступить в брак, оказалось своё мнение по вопросу его родовой полноценности. Не исключено, правда, что это был всего лишь высокомерный каприз княжны, то ли уже просватанной за законного, старшего и вообще во всех отношениях «правильного» Ярополка, то ли с самонадеянностью, достойной Серсеи Ланнистер, уверившей себя в возможности этого союза. Однако так или иначе Владимир ономастически «отделён» от законных детей Святослава.
Понятно, что он никак не мог стать Рюриком или Игорем – по тем же причинам, что и Олег, к которым могло прибавляться и его положение незаконнорождённого сына. Но любопытно, что Владимир в принципе не вписывается в те правила княжеского имянаречения, какие сложились к тому моменту. Он не получает скандинавского имени, хотя для новгородского князя такой выбор был бы более чем логичным (если, конечно, он с самого начала претендовал на новгородское княжение, а не был избран туда по произволу самих новгородцев, которые и впоследствии не раз становились в позу Рогнеды Рогволодовны разборчивой невесты), но и безупречно славянским его имя тоже не назовёшь. Оно имеет частично германскую этимологию, хотя и легко «славянизируется», а главное – отчётливо перекликается с именами для правителей в готских землях, с которыми Русь тогда могла контактировать. Иными словами, ущерб, нанесённый родовому статусу Владимира его внебрачным происхождением, восполняется за счёт более княжеского, чем у его братьев, имени, авторитет которого подкреплён опытом не одной, а многих династий. Такое «ударное» имя восстанавливает равенство Владимира с Ярополком и Олегом, что весьма пригодится потом, когда мальчика отошлют княжить на дальний север русских земель к строптивым новгородцам, у которых и так уже есть основания обижаться на Рюриковичей после киевского демарша Олега Вещего.
С позиции Иоакимовской летописи это имянаречение получает другое объяснение, которое при этом приводит к тем же результатам. Согласно поколенной росписи русских князей древности, прилежно конспектируемой Татищевым, имя «Владимир» является для них куда более родовым, чем какое-либо другое, в особенности скандинавское «Олег»: Цветков указывает, что Владимиром звался русский князь V в., сын «настоящего» основателя княжеского рода – Всеслава. В сущности, это не что иное, как простая замена «норманнских» корней Рюриковичей «германскими», но нам сейчас важно совсем другое. Даже в этом случае имя «Владимир» оказывается «более княжеским» – этаким дополнительным грузом, означающим уравнение его носителя во властных правах с менее проблемными братьями. Наверное, имена «Рюрик» или «Игорь» в этом контексте «сыграли» бы с той же ударной силой, но вариант с «Владимиром» оказался даже более выгодным со всех сторон.
Про четвёртое поколение «без Рюрика» – сыновей Владимира – и принципы получения ими имён достаточно подробно и убедительно написали Литвина и Успенский. Владимир вводит в княжеский антропонимикон Рюриковичей львиную долю именных единиц и начинает разработку техник их образования и варьирования. Для нас важно, что среди длинного списка его сыновей нет не только Рюрика и Игоря, исчезает и скандинавское имя «Олег», которое носил его трагически умерший брат. Мало того, крайне осторожно подходит Владимир к использованию имён Святослава и Ярополка – его предшественников на княжеском престоле. Собственно говоря, высказывание, в которое складываются имена Владимировичей, достаточно ясно по своему смыслу – и отлично соотносится с прочими деяниями Владимира на посту великого князя.
Для того чтобы прочитать и понять его, необходимо вспомнить, что Владимир радикально меняет условия бытования русской культуры: он не только принимает христианство в национальном масштабе, но и начинает принудительное распространение грамотности. А значит, деяния Владимира отныне подлежат письменной фиксации и сохранению более надёжными источниками, чем человеческая память. Это обстоятельство, безусловно, «отрывает» его от предшественников, чьи полулегендарные фигуры остаются отражены в основном в обрывочных анекдотах, имеющих в большей степени литературную, нежели историческую природу.
Но у Владимира имеются и личные причины отойти в сторону от собственного рода.
