СПЕЦНАЗ РОССИИ N 11 (73) НОЯБРЬ 2002 ГОДА
Армен Асриян
В конце шестидесятых вышел роман замечательного американского фантаста Филиппа Дика «Человек в высоком замке». Это был первый – и по сию пору лучший – роман в жанре «альтернативной истории». Собственно, развилка истории в романе была проста до тривиальности – описывался мир, в котором вторая мировая война закончилась победой Германии и Японии. Впоследствии авторы, работающие в том же жанре, находили куда более остроумные и неожиданные развилки, но никому не удалось приблизиться к Дику ни по уровню литературного мастерства, ни по подробности и правдоподобию описываемого мира. Но сегодня этот роман интересует нас только с одной, довольно частной точки зрения.
Действие романа происходит в конце шестидесятых, в Калифорнии, входящей в японскую зону оккупации, и в нескольких мелких буферных государствах в районе Среднего Запада. В начале книги происходит беседа в кабачке, где один собеседник, только что вернувшийся из Нью-Йорка, входящего в немецкую зону оккупации, взахлеб описывает другому новинку инженерной мысли – «ты только представь – радиоприемник, а в нем еще такой экранчик маленький, а в экранчике этом видно, кто у микрофона говорит!». Слова «телевидение» в этом мире не существует – просто потому, что к моменту описываемых событий оно только возникает.
Происходит эта беседа на фоне доносящихся из приемника на стойке последних известий, которые все внимательно слушают, только когда сообщаются новости о состоянии здоровья фюрера, после чего завязывается оживленный спор о том, кто возглавит рейх после смерти Гитлера и как это отразится на мировой политике. Все спорщики игнорируют транслируемую «производственную рутину» – сообщения об урожаях на территории бывшего Средиземного моря, рассказы об очередной партии колонистов, переселяющихся на Марс, об очередной юпитерианской экспедиции…
Вот это, пожалуй, было одним из главных достоинств книги – Филипп Дик оказался не первым, а просто единственным писателем, обратившим внимание на то, что выбор приоритетных направлений развития науки и техники зависит от того, какое государство доминирует в мире, в конечном итоге – от ментальности доминирующей нации.
Собственно говоря, дело тут даже не столько в особой проницательности писателя, сколько в его, так сказать, «безбашенности». Знаменитый бунтарь, наркоман, один из главных адептов «психоделической революции» просто не боялся запретных тем. А затрагиваемая тема относится как раз к числу запретных.
Либеральная идеология, как и любая другая, основывается на некоторых базовых представлениях о мироустройстве. Если поставить под сомнение эти базовые представления, закачается идеологическая надстройка. Поэтому в либеральном обществе, как в любом сильно заидеологизированном обществе, существует строгая цензура. Просто механизм функционирования этой цензуры не административный, а финансовый. В восьмидесятых годах прошло несколько сообщений о группе американских медиков и биологов, обнаруживших структурные различия в строении головного мозга у представителей разных рас. Именно структурных – то есть речь шла не о благоприобретенном различии (в результате воспитания, воздействия культурной среды, климата, etc.), а о том, что изначально, от рождения, кора головного мозга у европеоида и монголоида устроена по разному. (О представителях негроидной расы никаких сообщений не было – то ли не успели люди этим заняться, то ли не рискнули опубликовать результаты.) Впоследствии тема больше не всплывала – прекратилось финансирование. Не смогли люди найти никого, кто бы заинтересовался таким направлением исследований. Сказано же – все люди равны! А равны – значит, одинаковы. И если ваша наука этому противоречит – тм хуже для науки. Нам такая наука не нужна. Такая наука разным фашизмом-расизмом уже не попахивает, а просто разит за версту. На святое замахиваетесь!
Такая же примерно история случилась с другой командой, обнаружившей, что мужчины и женщины в процессе решения одних и тех же задач задействует разные участки мозга. Тоже – прекратилось финансирование. Не надо нам такой неполиткорректной науки. Что значит – поиски истины? Аполитично рассуждаете, господа ученые! С писателями же и прочей гуманитарной братией все еще проще. Будешь лезть, куда не надо, затрагивать ненужные темы – перестанешь интересовать серьезные издательства, о тебе перестанут упоминать критики и журналисты, прекратятся приглашения в университеты и на всякие прочие лекции и выступления, перестанут звать на радио и телевидение – короче, прекратится все то, что составляет основу финансового и душевного благополучия всякого успешного писателя. Пиши, сколько влезет, издавайся в маргинальных издательствах крошечными тиражами – и шабаш. Ну кто же сам себе враг! Вот и сидят в аккуратных загончиках дозволенных тем и сюжетов, все, кроме редких исключений вроде того же Дика.
Но проблема все-таки остается, даже если никто о ней не заговаривает. Вспомним, как происходил после войны раздел проекта «Фау» между союзниками. Американцы забрали практически всех специалистов во главе с самим Вернером фон Брауном, так и остававшимся потом бессменным руководителем американской ракетно-космической программы. Да и остальные сотрудники не сильно менялись – пока возраст позволял. Русские же увозили практически только документацию. Несколько второстепенных специалистов погоды не делали. В Союзе полным ходом работала команда Королева, да и не она одна. Здесь немецкие инженеры были не очень нужны. Своих хватало. Нам бы только в чертежи заглянуть – где они нас обогнали – а дальше сами.
Нет, американские инженеры, занимающиеся ракетами, тоже существовали. Но существовать и добиваться результатов – разные вещи. Японские авиаконструкторы и авиастроители тоже до сих пор существуют. Финансируются бедновато (по их меркам, не по нашим), но существуют. А в семидесятые-восьмидесятые проекты оригинальных японских самолетов – как гражданских, так и военных – финансировались так, что нам бы хватило пять раз слетать к Марсу и обратно. И ничего. Пшик. Ну, не получается, душа не так устроена. Судостроение, автомобилестроение, электроника – сколько угодно. А вот с летающей техникой не складывается.
Примерно то же самое происходило с космосом. Космос был немецко-русской вотчиной. Космическая гонка началась по советской инициативе, американцы были в роли догоняющих. Немецкие конструкторы и финансовые вливания, на порядок превосходящие советские, даже позволили им на одном – лунном участке гонки – нас обогнать. Но и все.
Вспомним, с какой скоростью шел процесс. От первого спутника до первого пилотируемого корабля – четыре года. От первого корабля до высадки на Луне – меньше восьми лет. Уже в начале семидесятых в Солнечной системе было не протолкнуться от межпланетных автоматических станций. «Марсы», «Венеры», «Маринеры» и «Вояджеры» шли сериями, один за другим. При сохранении такой динамики сегодня уже действительно должна была бы функционировать стационарная лунная станция, полным ходом идти строительство марсианской, а экспедиции к спутникам газовых гигантов должны были быть пусть еще не рутиной, но, во всяком случае, плановой работой. Это не мир Филиппа Дика, но это мир советской фантастики шестидесятых. Впрочем, может быть, Дик и не особо преувеличивал, может быть, немецкий космический проект развивался бы динамичнее русского. Как знать? Тема немецкого космоса была закрыта в сорок пятом году если не навсегда, то, во всяком случае, очень надолго.
Но этот мир мог бы существовать при одномединственном условии – Россия не должна была выпасть из космической гонки. Не обязательно даже возглавлять гонку. Был такой вид велогонок – «гонки за лидером». Когда перед велосипедистом ехал мотоцикл, рассекающий поток встречного воздуха, что позволяло не тратить усилий велосипедиста на его преодоление. Даже при опережении американцев, в космосе происходила бы своего рода «гонка перед лидером». У нас и у них разная мотивация. Причем не только техническая, но и научная. Если нам позарез надо было знать, «как все устроено там, куда мы непременно собираемся?», то у американцев был навязанный интерес – «как устроено там, куда собираются русские, и куда, поэтому, хочешь-не хочешь, надо успеть раньше них?». Оглядываясь на Россию, американцам через «не хочу» пришлось бы ломиться в космос и дальше. Советский Союз выполнял роль погонщика. Замедление гонки в восьмидесятых объяснялось исключительно ослаблением Союза – Штаты тратили на космос ровно столько усилий, чтобы оставаться на шаг впереди, и только. Когда же Союз рухнул, американцы с облегченным вздохом свернули весь «дальний космос», занимаясь только коммерческими и военными спутниками и вяло развивая проект «международной орбитальной станции», который, по сути, сводится исключительно к освоению опыта работы советских станций. Зато со всей страстью они отдаются своей генеральной линии развития техники – телекоммуникации, связь и компьютерная техника. По видимому, Дик был прав – как мир доминирующей Германии, так и мир доминирующей России в этом отношении сильно уступали бы сегодняшнему, англосаксонскому миру. Как пишет на ту же тему питерский философ Сергей Переслегин:
«…Сразу же создавались бы корабли, управляемые людьми: пилоты, а не гироскопическая автоматика, удерживали эти корабли в равновесии на стартовом и посадочном участке, штурманы, а не кибернетические системы вели их к цели. Отсюда значительно большая роль человеческого фактора и отставание в развитие автоматики и вычислительной техники в русско-немецком мире…» Кстати, помимо техники, и в области собственно науки действительно существует и активно работает этнический фактор. И рассуждения об «арийской и еврейской физике» были далеко не столь беспочвенны. Именно гибель немецкой физической школы после второй мировой войны привела, например, к тому, что квантовая механика превратилась в чисто математическую абстракцию. Похоже, только немцам было дано ощущать мир квантовых эффектов, как эйдетическую реальность, если угодно – как музыкальную гармонию.
Кстати, именно с этой точки зрения имеет смысл рассматривать, допустим, статью «Антинаучная революция и математика» академика Владимира Игоревича Арнольда, главного научного сотрудника Математического института РАН им. В.А. Стеклова:
«Человеческий мозг состоит из двух полушарий – левого и правого. Левое ответственно за языки, последовательности силлогизмов, интриги и т.п. Правое полушарие управляет пространственной ориентацией, эмоциями и всем нужным для реальной жизни. Типичный пример гипертрофии левого полушария – шахматист Лужин из «Защиты Лужина» В. Набокова. Эта болезнь – а это действительно болезнь – составляет силу лиц с гипертрофированным левым полушарием. Обычно она сопровождается недоразвитием правого полушария и соответствующим комплексом неполноценности.
В середине XX столетия обладавшая большим влиянием мафия «левополушарных математиков» сумела исключить геометрию из математического образования (сперва во Франции, а потом и в других странах), заменив всю содержательную сторону этой дисциплины тренировкой в формальном манипулировании абстрактными понятиями. Вся геометрия и, следовательно, вся связь математики с реальным миром и с другими науками была исключена из математического образования. Определим умножение натуральных чисел с помощью правила умножения «столбиком». Коммутативность умножения (ab = ba) становится тогда трудной теоремой, которую, однако, можно строго доказать, выведя ее из этого определения. Заставляя несчастных школьников учить подобные доказательства, «левополушарные преступники» создали современное резко отрицательное отношение общества и правительств к математике. Коммутативность умножения можно понять, только пересчитывая по рядам и шеренгам выстроенную роту солдат или же вычисляя двумя способами площадь прямоугольника. Все попытки избежать этого вмешательства реального мира в математику – сектантство, которое восстанавливает против себя любого разумного человека и вызывает у него отвращение к этой науке, к умножению и к любым доказательствам. Подобное «абстрактное» описание математики непригодно ни для обучения, ни для каких-либо практических приложений.
Несмотря на это, «левополушарные больные» сумели вырастить целые поколения математиков, которые не понимают никакого другого подхода к математике и способны лишь учить таким же образом следующие поколения. Отвращение к математике со стороны министров, подвергшихся в школе унизительному опыту подобного обучения, – здоровая и законная реакция. К сожалению, это их отвращение распространяется на всю математику без исключений и может убить ее целиком». Причем не надо упускать из виду, что эмоции академика Арнольда относятся именно к тому, что один из видов восприятия науки захватил монополию в образовании, а не к тому, что один из них лучше или хуже другого. Просто они различны. Ни для кого не секрет, что в советской физике действительно существовали русская и еврейская школы. Школа Семенова и Капицы и школа Ландау и Тамма не просто занимались разными направлениями в науке, но и представляли разный взгляд на саму науку. И скорость развития советских ракетных и ядерных проектов не в последнюю очередь объяснялась именно тем, что рядом с Курчатовым и Королевым были Харитон и Зельдович. Грамотное администрирование науки, заложенное еще Лаврентием Павловичем, учитывало кумулятивный эффект, возникающий при наложении друг на друга различных взглядов на проблему. Впрочем, это тема для отдельного разговора.
Русский, немецкий, или синтетический русско-немецкий мир имел бы совершенно иное общественное устройство. Он не обязательно должен был вырасти из политической практики большевистской России или «тысячелетнего рейха». С тем же (а скорее, с гораздо большим) успехом он мог бы вырасти непосредственно из российской или немецкой империи. Но в любом случае этот мир был бы довольно далек от сегодняшних либерально-демократических ценностей, являющихся характерным атрибутом именно англосаксонского мироустройства. Собственно говоря, и нацизм, и большевизм были рефлекторной реакцией двух империй на поражение в первой мировой. Поскольку Россия и Германия были основными претендентами на создание глобальной империи, то и мировая война закончилась их взаимным поражением, а плоды победы достались англосаксам. И после того, как обе страны приняли довольно противоестественные социальные конструкции с целью ускорить свои модернизационные проекты, второе столкновение привело к тем же результатам. Как пишет уже цитировавшийся Переслегин:
«…Поддержание «порядка» и «прогресса» обеспечивалось системой концентрационных лагерей, армией и тайной полицией, пронизывающей все ячейки общества.
Интересно, однако, что общий психологический настрой в Германии и в СССР по всем прямым и косвенным данным был довольно высоким. Это полностью подтвердилось в ходе войны между ними.
Это был мир первопроходцев. По американской терминологии – фронтира. Сочетание абсолютной свободы познания, экспансии, риска, характерных для психологии фронтира, с социалистическим жестко централизованным, предельно несвободным управлением…
Развитие шло по Бисмарку: «железом и кровью». Ключевым в семантике познания был «риск«…» Сегодня мы живем в другом мире. Интернет и политкорректность, трехмерные компьютерные стрелялки, занимающие уже гигабайты памяти, и «гуманитарные бомбардировки…» Мы привыкли к этому миру, и не задумываемся, чем мы за него заплатили. А заплатили многим. И в первую очередь – космической экспансией, духом научного поиска, тем самым «духом фронтира». Стило ли оно того?
