Ольга Бодрухина
Опубликован и появился в продаже на «Нонфике» и в «Фаланстере» новый любовный роман Даниэлы Стил Романа Михайлова.
Само название звучит для читателя как интригующий и, одновременно, обнадеживающий магический призыв (то, что сейчас нужно каждому). Лето, как развязка, которую мы ждем, прийдет: и мы его обязательно увидим, даже если оно наступит зимой. В философском восприятии название намекает на некую цикличность с недостающим временем года, компонентом или элементом. В поэтическом – на затянувшуюся, но так и не порадовавшую весну: «дождись» звучит дождливо, можно почувствовать ожидание того, что дождь смоет все налипшее, сам собой закончится, и, наконец, выйдет солнышко.Согреет, развеселит. Именно ожидание,как смысл, превращает комнаты и дома из мест отдыха и обитания в полости, населенные голосами, воспоминаниями – короче, призраками. В таких нежилых местах человек особо уязвим:недолго выхватить что-то нехорошее.
О чем роман? О любви. Точнее, про детскую любовь, и во что она выросла.
На мой взгляд, существует два режима прочтения книг Михайлова. Детский, в котором можно воспринимать все как игру, приключение, некий ритуал, но, пока еще не осмысленный. И взрослый, в котором уже возникает эта необходимость – осмыслить. В детском режиме интересно заглядывать в темные углы и катакомбы, человеческое гетто и рай с животными.Во взрослом же увиденное там может, как минимум, обескуражить, напугать на всю оставшуюся жизнь или свести с ума. Словом, когда книга начинается с детских воспоминаний о ландшафтах и их обитателях, нас настраивают именно на этот самый режим. Возвращается ощущение гибкости восприятия, даже по подземным мирам получается перемещаться, как в игре «Братья Марио»: шустро бегать по лабиринтам, спасая принцессу от дракона. В конце опускается флаг, дракон побежден. Но, когда мы сталкиваемся с понятием любви и необъяснимого влечения, как можно удержаться в этом детском режиме? Вожделеть кого-то – не детскоое дело. Между тем, дракон побеждается именно чистым, невинным намерением. Здесь как бы ловушка, в которую рано или поздно попадал каждый влюбленный. Дракона нет, но он есть.
Существует версия, вполне аргументированная, что сюжеты многих эпических произведений формировались игрой – будь то кости или карты – любые повороты рассказываемой истории определялись следующим броском или тасовкой. Сама игра определяла не только структуру произведения, прокладывая ходы и русла, но и имела отсылку на себя же в сюжете, выступая, как важный поворотный и драматичный момент, что подчеркивало ее значимость. Самое интересное, что это было полностью ритуальное действо – да, для таких игр нужно было уметь считать, запоминать, предугадывать, но, при этом, исход решался удачей, вмешательством высших сил, иного. Веер карт как веер возможностей…Неслучайно многие боги удачи, будь то Ловис или Картикея (воинская удача) имели своим атрибутом павлина. Хвост павлина – не только символ трансцендентного объекта, но и вероятностей. Вот павлин поворачивается, и вчерашние цари уходят в изгнание, а бандиты становятся у руля, меняются местами грешники и праведники, психиатры и их пациенты… Это к тому, что в поисках своей любви главный герой романа прибегает к помощи карт, используя их в качестве медиума,и, впоследстие, корректирует с их помощью список, по которому движется, меняет порядок, перетасовывает пути. Кем был составлен этот список? А не важно. Он есть – как данность, которая не устраивает.
В моем детстве знакомство с магией карт произошло следующим образом. Мы с родителями отдыхали на море. У родительских друзей была взрослая дочь, Марина – трудный подросток 90-х. Однажды она собрала нас, детей, и начала показывать карточные фокусы. Особенно запомнился тот, в котором участвовали картинки. Король хотел выдать своих четырех дочерей за принцев, вроде как устроить брак по расчету. Он закрывал их в четырех разных комнатах, приставлял к ним стражу и вешал замок. Ночью все смешивалось, и, на утро в каждой из комнат обнаруживались отдельно друг от друга четыре дамы, четыре валета. В других двух комнатах оказывались сваленными сломанные замки и храпящие стражи. Как это получалось? Марина объяснила, что само собой. От этого «само собой» кружилась голова и появлялось чувство тошноты, как на большой высоте. Она научила нас этому фокусу, если его можно было так назвать. Родители отдыхали: папа надевал на голову детские трусы (ладно, мои) и развлекал женщин на пляже, фотографируясь с грудастыми русалками-манекенами, мама надевала лучшие платья, всем было весело. Через несколько лет мама рассказала, что Марины больше нет – ее скинули с 11 этажа. В детском сознании это увязалось с теми карточными тайнами, которые, видимо, не следовало раскрывать…
Другая необходимость Руслана (от лица которого ведется повествование) постоянно сверяться с книгой – вполне дон-кихотская тема. Нужно находить подтверждение написанного и нарисованного в реальности, это залог целостности и связанности мира. Эта тема уже упоминалась в предыдущем романе Михайлова, «Антиравинагаре», но, развитие получила в «Дождись лета…». В таком восприятии мира через книгу постоялые дворы кажутся замками, разбойники – рыцарями, а наркоманки – фрейлинами Прекрасной Дамы. Друг Ласло предстает неким венгерским сказочным лесным духом, заброшенный пустырь – чудесным садом из сказки про Алладина. Но, на другом конце от Дон-Кихота всегда находится маркиз де Сад, который называет вещи своими именами. Конечно, автор ближе к последнему, проблема лишь в том, что в состоянии де Сада долго не протянул даже сам де Сад. В этом смысле, сказочный мир – всегда спасительная нить, выводящая из мрачного лабиринта; только придерживаясь ее можно помыслить реальность без чудовищных потерь.
Помимо сказочного уровня,в книге есть еще и алхимический. Знакомство Руслана с возлюбленной происходит на ее свадьбе с сыном гранд-бандита, вора в законе. Свадьба одновременно гуляется в феноменальном мире – на турбазе, с хтоничным застольем, стрельбой в воздух и прочими каравайями. Однако, в алхимической вселенной она происходит между девушкой и маленьким мальчиком, которого взяли с собой приглашенные на торжество родители. Этот эпизод,пусть неявно, но перекликается с сюжетом известного алхимического брака. Между герцогиней Валентинуа Дианой Пуатье и Генрихом II. Их встреча произошла, когда Генриху было 7 лет, а Диане – 26. Отец отправил принца вместо себя заложником, Диана же сопровождала его на пути в плен, всячески успокаивая, и в конце поцеловала мальчика в лоб. Генрих вернулся из заложников через четыре года и, в последствие, стал ее верным рыцарем. Да, помимо прочего, Диана была жрецом, магистром тайной европейской ложи и лунопоклонницей. Символы луны, озера, белого платья фигурируют и в «Дождись лета…». Можно легко превратить чтение романа в алхимический квест, собирание ключей и ман; читать его можно по-всякому. Можно усмотреть в мимикрии главного героя под доставщика еды поползновение чужой реальности, которая прорывается в НАШУ – когда эта услуга была еще экзотикой, агентом нового мира. Какую еду он доставляет по легенде? «Какое-то пюре». И здесь есть некая параллель с кукурузным пюре у Линча в «Твин Пиксе», как гармонбозии – символе тотального человеческого страдания и боли, которым кормились обитатели BlackLodge.
В произведение также просачивается мистическая реальность театра, которая выступает неким соединяющим клеем. Как посредник, но и как отдельный мир. Некий транзит между сюр-реальностью и субъективным восприятием, некая возможность бытия в моменте; определенно терапия, к которой не поднимается рука приставить слово «арт». Странно, что книга из библиотеки психиатра с описаниями театральных сюжетов разных архаичных и не очень культур напоминает аннотации к вполне современным болливудским кинохам. Нетленность этих историй, подобно пропитанному золотом телу, вносит вневременное и в сюжет романа.
В плане образности персонажей, «Дождись лета…» — это, в хорошем смысле, человеческий бестиарий. Там нет второстепенных героев, скорее, они представители других видов и слоев. Нельзя сказать, что они относятся к тому или иному времени – такие персонажи также вневременные, меняются лишь их внешние атрибуты и проявления. (Это если покажется, что роман – очередная сакрализация 90-х). Как в случае отца Руслана, который из карточного шулера в последствие становится геймером. Квазитрансформации скорее, чем превращения: реальность является сдерживающим фактором, попытки ее сломать – магической игрой. Только любовь не позволяет усомниться в своей реальности, даже если картинка искажена «психо» и «деликами», любовь, а не галлюцинация, является главным откровением, разрушительным для любой нормальности.
