Нина Ищенко
Американский писатель Уильям Фолкнер (1897-1962) является одним из самых значительных прозаиков двадцатого века. Йокнапатофская сага, которую писатель создавал более тридцати лет, объединяет несколько десятков рассказов, повестей и романов, которые по форме необычайно изысканы и представляют собой блестящие образцы литературы модерна, а тематически посвящены обычной жизни американской провинции в вымышленном округе Йокнапатофа, который отражает многие черты родного края писателя, представляя собой в то же время особый художественный универсум [2].
Традиционным стало восприятие Фолкнера как писателя-гуманиста [1]. Автор сам позиционировал себя как гуманиста и называл литературу школой гуманизма [11]. Известность Фолкнера, его литературные достижения, а также его высказывания на тему писательского труда и смысла литературного творчества немало способствовали восприятию Фолкнера как гуманиста и формированию позитивного имиджа гуманизма в двадцатом веке. Между тем в философском плане упомянутое отождествление несостоятельно, что подтверждается серьёзным несовпадением гуманистической концепции и тех идей, которые Фолкнер считал ключевыми и к которым постоянно обращался в своём творчестве. Предварительному анализу указанной проблемы будет посвящена данная статья.
Гуманизмом в наше время часто называют некоторый расплывчатый набор представлений, который включает в себя доброту, любовь к людям, снисходительность, сострадание и прочие понятия того же ряда. Это значение является переносным и потому неточным. Гуманизм – философское учение, и как таковое должен определяться гораздо строже. Для уяснения основных идей гуманизма обратимся к первоисточникам.
Центральные принципы гуманистической концепции сформулировал Пико делла Мирандола в «Речи о достоинстве человека», которая была написана в 1486 году [6]. Пико сформировался как мыслитель в совершенно особой атмосфере европейского Возрождения. Английская исследовательница Ф. Йейтс останавливается на характеристиках идейного климата XV века в своей книге «Джордано Бруно и герметическая традиция» [4]. Книга вышла в 1964 г, была переведена на русский в 2000 г, и является очень важным исследованием, которое позволяет создать правильное представление о той эпохе в европейской истории. Хотя основное внимание автор уделяет времени Джордано Бруно, который жил в конце XVI века, о духовных корнях Возрождения Йейтс говорит достаточно подробно. В нижеследующей характеристике эпохи Возрождения и её истоков мы будем опираться на указанную работу Ф. Йейтс.
Европейский XV век по праву можно назвать веком герметического возрождения. В это время в Европе просыпается интерес к творчеству Гермеса Трисмегиста. Под этим именем известен автор философских и религиозных трактатов, написанных в эпоху эллинизма. Гермес Трисмегист (Триждывеличайший) отождествлялся ещё в начале нашей эры с богом Гермесом, который по представлениям греков дал письменность египтянам, был изобретателем букв и прародителем всех наук и искусств. Евгемерическое толкование мифа позволяло рассматривать Гермеса как египетского мага и теурга, владеющего тайнами мудрости и религии задолго до евреев и Христа.
Основные идеи герметического корпуса сочетаются с концепцией золотого века и представляют время Гермеса Трисмегиста как век неповрежденной истинной мудрости на земле. Египтянство, то есть религия и философия Гермеса Трисмегиста, рассматривается герметиками как подлинная основа иудаизма и христианства, причём иудаизм ближе к истине, чем появившееся позже христианство. Большое место в герметическом корпусе занимают идеи натуральной магии и теургии. Высшие силы признаются существующими, и герметическая философия дает истинным философам возможность ими управлять. В этом аспекте философия сливается с магией — овладение подлинной (герметической) философией делает философа магом.
В XV веке герметический корпус становится необычайно популярен. Его переводит такой знаковый мыслитель эпохи как Марсилио Фичино, основатель неоплатонической академии во Флоренции [8]. Фичино имел духовный сан, и тем не менее считал возможным сочетать истинную египетскую мудрость и христианство как не имеющие противоречий. В духе эпохи флорентийские неоплатоники полагали, что человечество шло к мудрости разными путями, и путь герметических магов самый древний и самый лучший из них.
Герметические трактаты возникли на закате античной цивилизации, в то время, когда духовный климат в эллинистических странах формировался учениями неоплатонического толка. Произведения, приписываемые Гермесу Трисмегисту, содержат неоплатоническую терминологию своего времени и разрабатывают неоплатоническую проблематику. Демонология, демонолатрия и теургия занимают важное место в неоплатоническом универсуме. Центральной фигурой неоплатонизма и соответственно герметизма является философ-маг, получивший истинные знания, которые ставят его над миром, позволяют ему управлять природой и общаться с высшими духами.
Согласно мировоззрению тех кругов, где зародился европейский гуманизм, следующая после герметизма ступень к истине это иудейская философия. Эти представления обусловили интерес первых гуманистов и их предтеч к каббале. Каббала сходна с герметизмом в том, что ей тоже приписывается большая древность, но по идейному содержанию и терминологии эта иудейская традиция восходит к той же эпохе неоплатонизма, что и герметические трактаты, касается тех же вопросов и направлена по сходному пути духовных исканий. Центральная тема каббалистических учений — это тема тайного знания, которое даёт посвящённым власть над духовной сущностью мира [7].
Основатель гуманизма Пико делла Мирандола был каббалистом, платоником и герметиком. Его принадлежность к этим течениям сама по себе показывает, что гуманизм в современном понимании, как доброжелательность и уважение к людям, был очень далёк от сферы философских и религиозных интересов Пико. Учение Пико делла Мирандолы требует рассмотрения и оценки в неоплатоническом и герметическом философском контексте.
Пико мыслил образами, но вполне возможно изложить его идеи так, чтобы люди с рационалистической выучкой могли понять главное. Трактат «О величии и достоинстве человека» позволяет выделить два основных положения гуманистической концепции следующим образом:
1. Предназначение человека – стать Богом, развивая свой интеллект и приобретая знания об истинной природе мира и души. Пико говорит об этом неоднократно, выражаясь, в честности, следующим образом: «И кто не стал бы добиваться посвящения в эти таинства? Кто, пренебрегая всем земным, презирая дары судьбы, не заботясь о теле, не пожелал бы стать сотрапезником Богов, еще живя на земле и получив дар бессмертия, напоив нектаром себя – смертное существо! Кто не захотел бы так быть завороженным платоновским "Федром" и так воодушевиться экстазом Сократа, чтобы бежать из этого мира, вместилища дьявола, взмахами крыльев и ног и достигнуть быстро небесного Иерусалима! Мы будем возбуждаться, отцы, восторгами Сократа, которые настолько выводят нас за пределы рассудка, что возносят нас и наш разум к Богу. Они тем более будут возбуждать нас, если мы сами приведем сначала в движение то, что есть в нас самих» [4]
Именно эта цель является определяющей для европейского рационализма и задаёт вектор развития науки в Новое время. Указанная концепция также является базовой в теории прогресса, будучи положенной в основание прогрессизма явно или неявно.
2. В третировании незнающих простецов как людей второго сорта Пико проявляет себя как последовательный платоник: «Рождающемуся человеку Отец дал семена и зародыши разнородной жизни и соответственно тому, как каждый их возделает, они вырастут и дадут в нем свои плоды. И если зародыши растительные, то человек будет растением, если чувственные, то станет животным, если рациональные, то сделается небесным существом, а если интеллектуальные, то станет ангелом и сыном Бога» [4].
Из этого разделения людей на роды, которые отличаются по отнологическому статусу, выросла протестантская концепция о предопределении, бытующая в современной культуре в секулярной форме разделения людей на лузеров и виннеров, неудачников и победителей. Статус человека определяется при рождении и не может быть изменен в течение жизни никакими поступками [3].
Как видим, Пико был весьма далёк от утверждения равного человеческого достоинства всех людей. Он разделяет людей по родам, и из всех родов особо выделяет учёных, знающих, интеллектуалов, владетелей истинного знания. Именно они будут овладевать знаниями и приближаться к божеству, именно они должны стать в центре мироздания как создатели интеллектуальной культуры для избранных.
Гуманистические идеи определяли развитие западного общества от эпохи Возрождения до времени самого Фолкнера. Как показывает Ф. Йейтс в книге «Розенкрейцерское просвещение», основатель новоевропейской науки Ф. Бэкон использовал идеи не только гуманистов, но и герметиков в обработке розенкрейцеров [6]. Например, самое известное высказывание Бэкона «знание — сила» можно по достоинству оценить только в том философском и идейном контексте, в котором возникали его труды. Чтобы правильно понять, как воспринимались идеи Бэкона, нужно учитывать тот духовный климат, в котором формировался не только сам Бэкон как мыслитель, но и читатели его книг. Мысль о том, что знание даёт человеку небывалую власть не только над природой, но и над людьми, была общим местом со времён Фичино. Новизна, которую внёс Бэкон, заключалась в том, что это знание предлагалось искать не в мистических озарениях древних платоников и не в пыльных философских трактатах античности, а в окружающей природе, которую нужно считать не храмом, а мастерской. Это была совершенно новая мысль в философской традиции со времён античности, однако по сути такое нововведение не затрагивает те две основные идеи, которые были выделены при анализе манифеста Пико, то есть разделение людей по родам и интеллектуальное совершенствование как путь овладеть силами, управляющими миром.
Пример Бэкона является показательным. Философы и учёные, пошедшие по его следам, чья деятельность привела к появлению европейского Просвещения, достигли небывалых успехов в исследовании природы, но при этом не затронули сущность гуманистического идеала, то есть сферу целеполагания, ответ на вопрос «зачем?». Со времён Пико и вплоть до середины двадцатого века полагается, что наука и интеллектуальная деятельность самоценны, что это основная черта, выделяющая человека в мироздании, что наука нужна для достижения небывалого величия человека и человечества. Помощь слабым, поддержка нуждающихся, искоренение несправедливости в европейской культуре считается не целью, а побочным эффектом развития науки. Эти цели не нужно ставить особо, это произойдёт само собой, согласно естественному ходу вещей. Как правило, не ставится и вопрос о том, одни ли качества нужны человеку для достижения обеих целей или разные, и что выбирать, если эти качества войдут в конфликт или не будет хватать ресурсов на развитие тех и других. Инерция развития, заданного мыслителями Возрождения, настолько велика, что эти вопросы в течение нескольких веков оставались слепым пятном общественного сознания европейских народов.
Реализация гуманистического идеала в европейской культуре происходила со времени Пико до времени самого Фолкнера. Мощный взрыв Ренессанса, рационализм Декарта, Век Разума, прогрессивный девятнадцатый – все эти этапы пути нового человека были уже пройдены к тому моменту, когда Фолкнер взялся за перо. В своей нобелевской речи писатель оценивает этот путь и одержанные на этом пути победы однозначно отрицательно. Прогресс привел к повсеместному торжеству страха, губительному для человека, к концу человека, который невозможно принять только из гордости, стойкости и надежды, а не потому, что развитие общества даёт какие-то основания для оптимизма:
«Наша нынешняя трагедия заключается в чувстве всеобщего и универсального страха, с таких давних пор поддерживаемого в нас, что мы даже научились выносить его. Проблем духа более не существует. Остался лишь один вопрос: когда тело мое разорвут на части? Поэтому молодые писатели наших дней — мужчины и женщины — отвернулись от проблем человеческого сердца, находящегося в конфликте с самим собой, — а только этот конфликт может породить хорошую литературу, ибо ничего иное не стоит описания, не стоит мук и пота.
Они должны снова это понять. Они должны убедить себя в том, что страх — самое гнусное, что только может существовать, и, убедив себя в этом, отринуть его навсегда и убрать из своей мастерской все, кроме старых идеалов человеческого сердца — любви и чести, жалости и гордости, сострадания и жертвенности, — отсутствие которых выхолащивает и убивает литературу. До тех пор пока они этого не сделают, они будут работать под знаком проклятия. Они пишут не о любви, но о пороке, о поражениях, в которых проигравший ничего не теряет, о победах, не приносящих ни надежды, ни — что самое страшное — жалости и сострадания. Их раны не уязвляют плоти вечности, они не оставляют шрамов. Они пишут не о сердце, но о железах внутренней секреции.
До тех пор пока они вновь не поймут этой истины, они будут писать как равнодушные наблюдатели конца человеческого. Я отказываюсь принять конец человека. Легко сказать, что человек бессмертен просто потому, что он выстоит; что когда с последней ненужной твердыни, одиноко возвышающегося в лучах последнего багрового и умирающего вечера, прозвучит последний затихающий звук проклятия, что даже и тогда останется еще одно колебание — колебание его слабого неизбывного голоса. Я отказываюсь это принять. Я верю в то, что человек не только выстоит — он победит. Он бессмертен не потому, что только он один среди живых существ обладает неизбывным голосом, но потому, что обладает душой, духом, способным к состраданию, жертвенности и терпению. Долг поэта, писателя и состоит в том, чтобы писать об этом. Его привилегия состоит в том, чтобы, возвышая человеческие сердца, возрождая в них мужество и честь, и надежду, и гордость, и сострадание, и жалость, и жертвенность — которые составляли славу человека в прошлом, — помочь ему выстоять. Поэт должен не просто создавать летопись человеческой жизни; его произведение может стать фундаментом, столпом, поддерживающим человека, помогающим ему выстоять и победить» [10].
Гуманистам XIX – XX вв развитие человека представлялось путем от победы к победе. Вера в прогресс одушевляла не одно поколение передовых людей, была общим местом коллективного сознания европейской культуры в XIX веке, и две мировые войны в XX веке воспринимались как странное и непонятное явление, которое противоречит всем теориям. Человек по-прежнему считался вершиной развития природы, а западная история — вершиной развития истории человечества. Вопреки этому прогрессистскому оптимизму Фолкнер оценивает результат развития человека в Новое время как катастрофу. Не гордость и радость стали следствием реализации гуманистической программы, а повсеместное торжество страха.
Более того, Фолкнер не видит и не показывает в своих произведениях развития человечества как такового. В его художественном мире технические новшества не меняют человека. Появляются чудесные и немыслимые раньше автомобили и прочие механизмы, но они не меняют ни социальной структуры общества, ни набора типичных персонажей, ни их мировоззрения, и становится очевидно, что достижения науки не затрагивают самой сути человека.
Фолкнер показывает отсутствие принципиальных изменений человека к двадцатому веку разными художественными средствами. В их числе использование имён и названий, которые прямо отсылают к библейским или античным текстам, подсказывая читателю, что в сельской глубинке разыгрывается античная драма или повторяется библейский сюжет. Кроме того, писатель создаёт своеобразные архетипические сюжеты уже в рамках описанного им мира Йокнапатофы. Таким сюжетом в частности является отношение Стивенса к Юле, а потом к её дочери Линде, когда Юрист проявляет верность, не ожидая никакой награды и воспринимая как награду возможность эту верность проявить:
«Рэтлиф закрыл дверцу, обошел машину, открыл другую дверцу, сел, захлопнул и эту дверцу, включил мотор, зажег фары и тронул машину, — оба они тоже старики, обоим под шестьдесят.
— Не знаю, может, она уже припрятала где-нибудь дочку, а может, еще только собирается завести. Но уж если заведет, так дай бог, чтобы она никогда не привозила ее в Джефферсон. Вам уже попались на пути две Юлы Уорнер, не думаю, что вы смогли бы выдержать и третью» [9].
Немного иначе, в юмористическом ключе, описывается повторяющийся сюжет в случае Рэтлифа:
«…А теперь Юрист получил свободу. И наконец — разумеется, не через три дня после отъезда Линды в Нью-Йорк, но и не через триста дней — он, как говорится, получил уже полную свободу. Он стоял у окошка на почте, с распечатанным письмом в руках, когда я вошел, и случайно в эту минуту, кроме нас, там никого не было.
— Его зовут Бартон Коль, — говорит он.
— Это как? — говорю. — Кого это так зовут?
— Мечту, вот кого, — говорит.
— Коул? — спрашиваю.
— Нет, — говорит, — вы произносите "Коул", а его фамилия — Коль.
— Вот как, — говорю, — Коль. Не очень-то американское имя.
— А Владимир Кириллыч, по-вашему, очень американское имя?
К счастью, на почте было пусто. Чистая случайность, он тут ни при чем.
— О, черт! — говорю. — Сто пятьдесят лет подряд, с тех пор как ваши проклятые янки из Конгресса выселили нас в горы Вирджинии, один Рэтлиф из каждого поколения тратит полжизни, чтобы скрыть свое имя, а в конце концов кто-нибудь обязательно ляпнет при всех. Наверно, Юла меня выдала?»
Надо заметить, что на примере пары Стивенс-Рэтлиф Фолкнер совершенно определенно показывает в своих произведениях, что интеллект и рациональность не являются критерием для отделения людей высшего сорта от людей низшего сорта.
Окружной прокурор Гэвин Стивенс и продавец швейных машинок В.К. Рэтлиф — два центральных персонажа йокнапатофской саги, которые осмысляют события и выполняют в художественном мире произведений Фолкнера роль сказителей и хранителей смысла. Стивенс получал образование в Гарварде, США, и в Европе, он является самым образованным человеком в округе, и это неоднократно подчеркивается. Рэтлиф не выезжал за пределы округа и был образован не больше своих односельчан, чьими делами он постоянно интересуется. Согласно концепции Пико, это два противоположных человеческих типа, которые отличаются как животное от ангела. У Фолкнера же Стивенс и Рэтлиф выполняют схожие функции и могут даже заменять друг друга как рассказчики.
Сходство Стивенса и Рэтлифа, их взаимозаменяемость и одинаковый функционал в саге подчеркнуты их одинаковым отношением к другим сквозным персонажам эпопеи: оба, и Юрист, и Рэтлиф, безответно влюблены в Юлу, оба являются антагонистами Флема Сноупса, оба бескорыстно заботятся о дочери Юлы Линде, для Чика Мэллисона Юрист и Рэтлиф одинаково авторитетны и как люди, и как повествователи.
Интересно, что именно Юрист чаще является действующим лицом, героем приключений детективного и любовного характера, а Рэтлиф почти никогда не выходит из роли наблюдателя и всё знающего созерцателя, для которого самое главное – знание.
Таким образом, созданный Фолкнером художественный мир противоречит концепции гуманистов в одном из самых важных и центральных её положений. Интеллектуальная деятельность и поиск знаний в фолкнеровском мире не являются способом покорить природу, подняться над миром и над другими людьми. Герои Фолкнера ставят свои знания на службу простым людям, не знающим, не интеллектуалам. Рэтлиф использует свой незаурядный ум и наблюдательность, чтобы понять тайные пружины поступков окружающих и применяет своё знание, чтобы предупредить беду, отвести от кого-то злую волю сильного, помочь тем, кто не может помочь себе сам. Гэвин Стивенс, Юрист, делает на посту окружного прокурора то же самое, только в более официальной форме, используя возможности, которые даёт ему его должность и гарвардский диплом. И Рэтлиф, и Стивенс не ставят себя выше остальных только потому, что владеют знаниями, которых нет у других, а напротив, ставят свои знания на службу людям, которые их не имеют.
Отношение Фолкнера к делению людей не по выбору интеллектуальной деятельности, а по врожденной принадлежности к лузерам или виннерам показано в образе Минка Сноупса. Минк — сквозной персонаж нескольких произведений йокнапатофской саги. Окончательно его образ оформился в итоговом произведении Фолкнера «Особняк» [9; 11].
Поначалу Минк был явным отрицательным персонажем – убийца, который стрелял из засады, злодей и выродок даже в семействе Сноупсов. После многих лет размышлений Фолкнер меняет Минка кардинально. В тех же самых действиях проявляется неутоленная жажда справедливости, ради которой человек готов просидеть сорок лет в тюрьме, претерпеть любые мытарства и отдать жизнь. Минк единственный открыто формулирует концепцию разделения людей на две категории с разным онтологическим статусом – он, Минк, лузер, а Флем победитель, у Минка, ничего не получается в жизни просто потому, что он таким родился, поделать с этим ничего нельзя и даже переживать из-за этого не имеет смысла. Несмотря на это, ценой огромных усилий и без всякой надежды на успех Минк добивается торжества справедливости.
Достоинство человека Фолкнер видит не в интеллектуальной деятельности и не в управлении прогрессом, а в стойкости и жертвенности:
«А я думал: "Быть может, такая верность и стойкость должны встретиться каждому хоть раз в жизни, пусть даже кто-то страдает. Да, ты слышал про любовь, про утрату, а может быть, и про любовь, и утрату, и горе, про верность и стойкость, и ты сам знал и любовь, и утрату, и горе, но никогда не встречал все пять вместе, вернее, четыре, потому что верность и стойкость, про которые я думаю, неотделимы", — а она в это время говорила…» (Гэвин Стивенс)
«…Теперь он уже мог рискнуть, ему даже захотелось дать ей [земле] полную волю, — пусть покажет, пусть докажет, на что она способна, если постарается как следует. И в самом деле, только он об этом подумал, как сразу почувствовал, что Минк Сноупс, которому всю жизнь приходилось мучиться и мотаться зря, теперь расползается, расплывается, растекается легко, как во сне; он словно видел, как он уходит туда, к тонким травинкам, к мелким корешкам, в ходы, проточенные червями, вниз, вниз, в землю, где уже было полно людей, что всю жизнь мотались и мыкались, а теперь свободны, и пускай теперь земля, прах, мучается, и страдает, и тоскует от страстей, и надежд, и страха, от справедливости и несправедливости, от горя, а люди лежат себе спокойно, все вместе, скопом, тихо и мирно, и не разберешь, где кто, да и разбирать не стоит, и он тоже среди них, всем им ровня — самым добрым, самым храбрым, неотделимый от них, безымянный, как они: как те, прекрасные, блистательные, гордые и смелые, те, что там, на самой вершине, среди сияющих видений и снов, стали вехами в долгой летописи человечества, — Елена и епископы, короли и ангелы-изгнанники, надменные и непокорные серафимы.» (Минк Сноупс)
Как мы видим, основные идеи гуманистической концепции не представлены в прозе Фолкнера, зато автор воплощает в своем творчестве те идеалы, которые гуманизму противоположны и были отвергнуты гуманизмом как реакционные, как наследие Темных веков и христианской, не гуманистической культуры. Осмысление творчества Фолкнера как христианского, а не гуманистического писателя является насущной задачей культурологии нашего времени.
ЛИТЕРАТУРА
1. Н. Анастасьев. Уильям Фолкнер: краткая справка \\ Писатели США. Краткие творческие биографии. — М.: Радуга, 1990.
2. Ищенко Н.С. Йокнапатофские локусы в творчестве Уильяма Фолкнера как центры формирования и осмысления истории \\ Республиканские чтения памяти М. Матусовского. – Луганск, 2016.
3. Ищенко Н.С. Невидимая Церковь в массовой культуре \\ Четверть века с философией. — Луганск, 2015.
4. Йейтс Ф. Джордано Бруно и герметическая традиция. М.: Новое литературное обозрение, 2000
5. Йейтс Ф. Розенкрейцерское просвещение. — М.: Алетейа, Энигма, 1999.
6. Пико делла Мирандола. Речь о достоинстве человека. \\ «История эстетики. Памятники мировой эстетической мысли в пяти томах». Т.1. — М.: «Издательство Академии художеств СССР», 1962.
7. Соловьёв В. С. Каббала // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.
8. Фичино М. О звезде волхвов. О Солнце. Вступительная статья О. Акопяна \\ Платоновские исследования. РГГУ-РХГА, Москва – Санкт-Петербург, 2014
9. Фолкнер У. Особняк \\ У.Фолкнер. «Свет в августе. Особняк» — М., "Художественная литература", 1975.
10. Фолкнер У. Речь при получении нобелевской премии \\ "Писатели США о 9литературе", т. 2. — М.: «Прогресс», 1982
11. Фолкнер У. Статьи, речи, интервью. Письма / Сост. А.Н. Николюкина. — М.: Радуга, 1985.
