Мне тут пригрезился странный момент,
Но он будто вещий, братцы.
Иду, а ко мне подгребает мент
С желанием докопаться.
И мент говорит мне, суров и строг
(а может быть, росгвардеец):
— И кто ж тебя выпустил за порог?
Куда шкандыбаешь, перец?
И я такой робко ему в ответ:
— За хлебом (бухлом, лекарством).
А мент (пусть для краткости будет мент)
Мне с неприкрытым злорадством:
— Давай документ! — говорит мне мент,
Простой деревенский гопник.
Но я различаю его акцент,
И смутно знакомый облик.
Как будто окутала пелена
Меня, и мента, и город.
И я, не поняв ещё ни хрена,
Вдруг слышу лающий голос.
— Дафай аусвайс! — говорит мне он.
— Хаст ду мих ферштаден? Шнеллер!
Смотрю — это немец, в сером, как слон,
И я перед ним в шинели.
Смотрю — на дворе 41-й год.
Везде чужие мундиры.
Какой, на хрен, вирус? Какой QR-код,
Затея седого мудилы?!
Повсюду вражины, а я посреди,
И танки проходят цепью.
А мент, то есть фриц, на меня глядит,
И взгляд у него прицельный.
И я, проглотив возмущённый мат,
Рукою в карман ныряю,
Но немец вдруг вскидывает автомат
И, чуть отступив, стреляет!
Пули метнулись наискосок
Безжалостным хищным роем.
Одна или две попали в висок,
Прочие — в остальное.
Да. Видимо, что-то пошло не так.
Кровищи, я помню — ужас!
И я, продырявленный как дуршлаг,
Валюсь в кровяную лужу.
Я помню, как мент, то есть немец, пнул
Меня сапогом под рёбра,
Но тут меня снова туман затянул,
Багровый, густой, недобрый.
Как прежде, вокруг 21-й век.
Кудлатое небо столицы.
И смотрит в него неживой человек,
Как в небо
Аустерлица.
Максимилиан Потёмкин – Видение
