Нина Ищенко
Книга Василия Зубова «Из истории мировой науки» (2006) – это сборник статей ученого, опубликованных в 1921 – 1963 гг. Также в книге есть материалы, опубликованные впервые, и целый раздел воспоминаний о Зубове, некоторые письма, отзывы коллег и родных.
Василий Зубов – москвич 1900 года рождения. Революцию он встретил уже более-менее сознательным и сложившимся человеком. С гимназических лет увлекался наукой и философией. В СССР занимался историей естествознания. Внёс значительный вклад в исследование творчества Леона Баттиста Альберти (1410 – 1472), одного из зачинателей европейской архитектуры, основоположника учения о перспективе, криптографа-теоретика, изучал европейскую философию Средних веков и Возрождения и ее естественнонаучном аспекте, а также историю становления науки в России, начиная с Московского царства. Книга состоит из трёх разделов – ранние неизданные сочинения, зрелые продуманные работы и воспоминания об авторе.
Проба пера – общефилософские и исторические темы
Московскому студенту Василию Зубову едва за двадцать, он только начинает работать. Стиль и слог великолепны, работы первого раздела книги уже продуманные и цельные.
В первом разделе книги помещена юношеская статья об абсолютном начале всякой метафизики, текст о философии Гёте (живший в начале ХХ века основоположник антропософии Рудольф Штайнер сделал из Гёте философского гиганта, последнюю надежду европейской мысли; Зубов относится к немецкому поэту более спокойно), а также две статьи об оптике XVII – XVIII веков и текст, который формально посвящен русской эстетике, а фактически рассматривает историю русской общественной мысли 1860 – 1870-х гг.
Европейская прото-наука: прото-координаты, горячее Солнце и трактат о точке
Во втором разделе книги Василия Зубова собраны зрелые работы автора, опубликованные в разных сборниках и прочитанные на разных конференциях. Этот раздел делится на две неравные части – одна посвящена средневековой и возрожденческой европейской философии и прото-науке, а вторая – истории русской науки и культуры.
В первом разделе есть статьи о Николае Ореме и Леонардо да Винчи, а также о Жане Буридане.
Николай Орем широко известен в узких кругах тем, что придумал декартову систему координат за триста лет до Декарта. Как я поняла Зубова, это не совсем так: диаграммы Орема мы бы сейчас на ПДСК строили совсем иначе.
Леонардо да Винчи, как показывает Зубов, считал солнце горячим, что было совсем не тривиально для его времени. Этой коллизии я посвятила очерк под названием «Горячее солнце Леонардо да Винчи».
Жан Буридан, парижский номиналист, известен широкой публике по крылатому выражению «буриданов осел». Это осел, который умирает с голоду, стоя на равном расстоянии между двумя одинаковыми охапками сена, потому что не имеет причины выбрать какую-то одну из них. Парадокс иллюстрирует мысль о наличии у живых существ свободной воли, ведь в реальности ослы не умирают с голоду и как-то совершают выбор. Если за этим не стоят физические причины, стоят причины иного рода. В трудах самого Буридана примера с ослом нет, но теперь уже ничего не поделаешь.
Публика не столь широкая помнит, что Буридана упоминал Вильгельм Баскервильский в романе «Имя розы», но и тут ничего определенного. Зубов же посвящает Буридану несколько статей и переводит трактат Буридана о точке, а также рассматривает подход парижских номиналистов к вопросам об определении пространства и времени, показывая, что они вплотную подошли к понятию относительного движения.
Русский раздел: логические самородки и семинарские учебные планы
Во второй, русской, части книги есть статьи Зубова о логике в Московской Руси, о Ломоносове и Огареве.
Логика в Московской Руси влачила жалкое существование. Зубов вводит в оборот несколько рукописей, и показывает, что устоявшейся логической терминологии не было, поскольку никто не занимался ни переводами, ни написанием собственных текстов по этим вопросам. Те люди, которым всё-таки приходилось писать о логике, каждый раз по-новому переводили с греческого логические термины. Зубов показывает, что хотя новым философам (даже уровня Г. Шпета) все эти держатели и гдечества кажутся полным бредом, это правильный и адекватный перевод аристотелевской терминологии. Я писала об этом подробней в очерке «Логика в Московский Руси: самость и супостатность».
В этой истории еще раз видна двойственность русской жизни в сравнении с европейской. Европейский интеллектуал возделывает строго ограниченный участок культурного поля; если ему нужно разобраться в логических вопросах, несколько веков схоластики подготовили для него все нужные инструменты. Не нужно быть семи пядей во лбу, пиши себе о своей логике. В России же из-за отсутствия научной сферы как таковой нужно черпать сведения напрямую из Аристотеля, учить греческий и разбираться, что такое силлогизм один на один с Философом. Индивидуальный вклад русского ученого гораздо больше, однако парадоксальным образом он почти незаметен, как показывает история русской логики.
В статье о Ломоносове Зубов анализирует учебные планы и лекционные курсы семинарии, где учился Ломоносов, и показывает, что еще до поступления в Академию наук в Петербурге Ломоносов знал об основных течениях европейской философии XVII века и имел по ним свое мнение. Вот триста лет назад наши коллеги не зря писали свои учебные планы и УМКД! Они пригодились Василию Зубову, историку ХХ века! Пусть это вдохновит нас на подвиги.
Статья об Огареве самая скучная, боюсь, я ее не дочитала. Ищутся параллели физиологическим воззрениям Огарева в тогдашней европейской науке.
Раздел биографический: московская семья в бурном двадцатом веке
В биографической части сборника приводятся воспоминания родных, одноклассника, коллег по работе, некоторые письма, отрывки из автобиографий родственников Зубова. Встает картина дореволюционной московской жизни, любящей семьи, согретой светом и теплом. Молодой Зубов с юности живёт только наукой, и уже в революционные годы, когда жизнь рушится, он часами просиживает в библиотеке, читает и делает выписки.
В советское время научная жизнь бьет ключом. Встречи, разговоры, идеи, поездки. Высокая оценка и признание со стороны коллег.
Заметно, что это религиозная семья, включая самого Василия Зубова. В личных записях, письмах, коротких записках они отсчитывают дни по церковному календарю, даже не по дням недели: за три для до Пасхи, сразу после Рождества и так далее. Зубов сохранил эту привычку до последних лет.
В целом книга специфическая. Посвящена вопросам узкоспециальным. Чтением для широкой публики она стать не может, но мне с моей подготовкой было интересно. Возможно, удастся интегрировать ее в более широкий контекст.